расписной » 23 июл 2009 01:10
Божья воля.
За окном солнце, благодатно искрясь, дарило так давно долгожданную весну. Многие не пережили этой суровой голодной военной зимы. Еле-еле, скрипя, ее кое-как все же протянул дед Прокоп. На беду, и так тщедушное его тело, измученное голодом и тяжелой работой, сжала в неумолимых суровых объятьях безжалостная болезнь. Однако, радостная капель и искрящиеся, тающие за окном сосульки, пробудили старика от болезненного, полного боли и блуждающих образов сна.
- Охй, больно, - простонал Прокоп, приподнимаясь на локте, и заглядывая в светящееся закопченное окошко., – одолела .... нелегкая...
Прокоп, прикрывая рукой белесые глаза, смотрел на всю эту струящуюся жизнь.
- Новый круг, однако, пошел... время жить, - в душе старика шевельнулась маленькая пугливая надежда.
По деревне струились озорные ручейки. Сбивающиеся в горочки и островки кристаллики снега и льда, уносимые водой, быстро таяли.
- Интересно, как там соседи? - подумал старик, глядя в окно., – Не видно чтой-то.
Улица была совершенно пустынна.
Он опять лег и вздохнул с облегчением.
- Сил совсем мало осталось, ну, дай бог, отойду. Раз весна пришла, значит, и я пойду. Он опять привстал. Кое-как, повернувшись, свесил ноги с грязной засаленной кровати. На столе стояла обтколотая эмалированная миска, понакрытая крышкой. Дед столкнул пальцами крышку и взял небольшую краюху черного хлеба. Отломить кусочек так и не получилось. Тогда он просто всунул кусок в рот и стал медленно его сосать.
- Ничего, подкреплюсь, а там, и глядишь, и расхожусь...
Так и просидел он весь день, глядя в окно, и размягчая слюнями краюху хлеба. Ночь снова провалила старика во тьму образов и видений. Они словно кадры рваной пленки перевивались и наслаивались один на другой.
Утро снова принесло яркое солнце и капель, весело барабанящую по деревянному подоконнику.
Прокоп встал, и, с трудом передвигая ноги в войлочных чунях, подошел к печке. Болезнь никак не проявлялась. Он разжег печь и приготовил себе кашу из гнилой картошки, смешанной с землей и песком. Другой еды, кроме прошлогодней картошки, найденной в углу погреба, и остатков хлеба, в избе не было.
- Ну, что ж, и то ладно, - пробурчал Прокоп, натягивая на плечи обшарпанный тулуп, и вознамериваясь выйти наконец на улицу. Свежий воздух неожиданно шандарахнул по привыкшим к спертому сырому воздуху легким.
Ох, хорошо! - кривясь и, поглаживая бороду, вслух сказал он.
Вдалеке улицы кто-то прошел неторопливым шагом. Дед не разглядел кто, но по походке узнал бабку Веру.
- Небось, теперя в правлении полы больше не моет... Нет теперь никого в правлении,. - дед стоял, опираясь на резаную осиновую клюку и смотрел за удаляющейся фигурой. За оградой появилась тощая плешивая собачонка, что -то вынюхивающая под соседским забором и нервно озирающаяся по сторонам.
- Ну, надо же, выжила как-то шавка- то. Наверное, знала, что где-то запасец лежит, -- дед вдруг помрачнел... - «Или... ела хозяев - мертвяков шавка . Как же, ей по-другому выжить?
Версия с мертвецами была наиболее правдоподобной. И шавка сразу стала неприятной.
- Странно ручьи бегут, а соседских мальцов не видно... - он вглядывался в соседнее окошко, не мелькнет ли кто. Дед не особо любил соседских детей: Танечку и Андрюшку, за их слишком шумный нрав и озорство. А особливо за то, что они как -то повадились лазить к нему в сад есть с таким трудом взрощенную смородину. Прокоп выследил шпану и выловил их как-то ночью. После чего притащил к матери . Нюра, так звали соседку, как следует отходила воришек ремнем, и больше они в сад к Прокопу не лазали. Однако отношения испортились и у Прокопа и с Нюрой. Они жили, как-то совсем не замечая друг друга. Не здороваясь и не спрашивая друг у друга ничего. Нюра была одинокая мать и дома появлялась редко. Тащить на себе двоих детей ей было совсем не легко. Прокоп вовсе и не желал портить отношения, но как-то так само собой получилось. И он даже пожалел, что когда-то выловил огольцов. В конце концов, жил он один, и что ему, смородины на банку варенья разве не хватило бы? Сад был большой, и ягод была пропасть. Однако дело вовсе не в смородине, и не в других огородных богатствах, а в самом что ни на есть порядке. Его сызмальства родители воспитывали в строгости , и он был приучен к порядку. У него в детстве и в голове не было такого, чтоб залезть в чужой сад и украсть что-нибудь. Прокоп точно знал, что за этим последует неотвратимое наказание. А тут дети явно разбалованные. Отца нет, вот и не бояться ничего. Так запусти детей, и они и вырастут в настоящих пройдох и воров. Однако объяснять это Нюре он не стал, да и как получилось, так уж получилось.
- Однако детей не видно, -. Прокоп смотрел на шавку, подрывающую носом соседскую калитку, и неприятное предчувствие охватывало его.
А вдруг мертвые они уже, и шавка почувствовала мертвую плоть?. Ведь у животных, когда голодны или смерть близко, так настолько обостряются все чувства, что чуют они так далеко, что как человеку и в жизнь не учуять, и знают все наперед, что человеку и в жизнь не узнать.
Прокоп, махнул клюкой и прикрикнул на собаку. Она повернула голову и злобно ощерилась на деда. В ее желтых глазах читалась голодная злоба. Дед вдруг испугался.
- А вот задумает тварь на меня напасть, так от нее и не отбиться. Сил не хватит, - старик крепче сжал клюку. Но собака отвернулась, продолжая рыть снег под соседской калиткой.
На улице в направлении деда снова появилась медленно бредущая сгорбленная фигура. Солнце ярко светило в глаза, мешая разглядеть, как следует, кто это шел. Прокоп прикрыл ладонью глаза, и, щурясь, смотрел на приближающегося человека. Вскоре он узнал Марусю, набожную бабку, живущую в начале улицы. Видать, бог и вправду любил ее, раз, пережила она эту зиму. Маруся подошла и, опершись на покосившийся забор, поздоровалась с Прокопом.
- Как жив, Прокопий Михайлович?
- Да живой вроде пока. Болел, однако. Ну да вот весна пригрела, и болезнь моя вроде отступила. Незнаю надолго ли?
- Ну и хорошо, - ответила Маруся. - На все воля божья. А в деревне- то мало кто остался.
Собака, злобно ворча, вытащила, наконец, из-под калитки какую то тряпку и молча побежала к лесу.
- Одичала, тварь божия, - сказала бабка Маруся.
- Да уж я, было, забеспокоился, что она нападет на меня. Сил- то совсем нет. Я бы и не отбился от нее. Да видно у нее свои дела.
- Ты мне скажи, Марья Андреевна , давно ли ты видела соседку мою Нюру с детьми?
- Что-то не нравится мне тишина возле ихнего дома. Или переселились куда?
- Да куда им переселяться- то? У всех худо. Я ее недели две назад видела. Болела она. Худая как скелет была. Силантьевы померли все. Так вот похоронить надо было, да поделить, что у них из еды осталось. Она взяла немного муки, да и пошла домой. А больше и не видно ее было.
Дед подошел к Марусе.
- Надо бы зайти в дом посмотреть. Чует мое сердце недоброе.
Бабка Маруся, взглянула на соседский дом.
- И то, правда, надо зайти.
Прокоп медленно, покачиваясь, вышел на улицу. Идти было непросто.
- Хозяйка! - негромко позвал он, стуча клюкой по деревянным ступенькам крыльца.
- Хозяйка, выйди!.
В доме по-прежнему царила тишина.
Опираясь на перила, старики поднялись по крыльцу и вошли в избу.
В комнате было холодно и мрачно. Сквозь закопченные окна едва пробивался свет.
- Нюра... - сдавленно позвал дед.
Страшная картина, предстала их глазам в соседней комнате. На полу возле кровати лежала Нюра. Выточенное будто из воска лицо так и застыло с последним отразившимся в нем страданием. Болезнь и голод сделали его жутким, нечеловеческим. Рот был открыт, и из-под тонких синих губ скалились огромные желтые зубы. Стеклянные глаза смотрели в маленькое окошко напротив, отражая яркий солнечный свет.
Насколько исхудал Прокоп за эту зиму, но Нюра просто превратилась в скелет.
Бабка Маруся уже молилась и усердно крестилась, закатив глаза в потолок.
- Она ж все детям отдавала, - выдавил из себя Прокоп,. - Ппотому так и исхудала.
- А где ж дети- то?
Он поднял глаза на кровать. Под грудой одеял явно кто-то лежал. Бабка Маруся продолжала молиться, временами срываясь на подвывающие причитания. Прокоп дрожащей рукой,боясь того что может увидеть медленно отодвинул в сторону край одеяла. Дети были живы. Они лежали, прижавшись, друг к другу, словно два маленьких котенка. Маруся, перестав подвывать, сорвалась к кровати.
- Ох, уж вы мученики мои малые! Ох, уж вы сироты несчастные!.
Мальчик открыл глаза и тут же закрыл их.
- Маруся, ты, давай, вскипяти водички и дай им кипяточку. А я пойду пошукаю у себя, может, еды какой найду, - сказал Прокоп, накрывая половицей мертвое тело Нюры.
- Ага, ага, - забубнила бабка, - ага, сейчас. Где дрова- то у них.....
Прокоп уже закрыл дверь. Сердце старика бойко стучало в ребра.
Быстро надо, быстро. Можно откормить. Тока чем? Сам неделю ничего не ел, кроме пары гнилых картошин и корки отмоченного хлеба.
Старик в замешательстве стоял посреди улицы. Он понял всю безнадежность ситуации. Дома оставалось совсем немного еды. Конечно, он отдаст ее детям… .....Но что дальше?
Прокоп взглянул на реку, бурно несущую невдалеке свои воды невдалеке, и улыбнулся. Какая- то мысль пришла ему в голову. Он в одно мгновенье вдруг перестал бояться смерти. Вот для чего болезнь оставила ему эти дни ! Бог был над ним, и он своим желанием продлил ему жизнь. Продлил, чтоб старик исполнил его высшую волю... волю, которая заберет жизнь его, чтобы дать жизнь другим.
Он, было, сделал шаг к дому, как вдруг прямо под берегом, из воды, с грудой брызг выпрыгнула огромная семга и завалилась на бок.
- Рыба пошла…, - не веря своим глазам, прошептал Прокоп... - Рыба пошла!
Ноги подкосились, и он, не удержавшись, сел в грязь.
- Рыба пошла!
Теперь ему стало все понятно. Он поймает рыбу, накормит ребят, старух, себя, и будет жить. Значит вот как оно. Вот воля Боженьки. Всем, значит, жить. Прокоп, подкашливая, рассмеялся и утер появившуюся одинокую,скупую слезу застрявшую в ресницах.
- Сейчас наловлю, рыбы и будем жить.....
Он резко осекся.
- А как ловить- то? Нету ни снасти, ни сил. Как ловить- то ее?
На реке одна за другой прыгала рыба. Весна гнала ее продолжать безумную пляску рода. Прокоп сидел в грязи и соображал, как же ему поймать рыбу.
- Бечевку надо покрепче. И блесну. На банку консервную намотаю и кину. А бечевку еще и к руке привяжу. Рыбы много. Обязательно поймаю. Ее боженька ко мне прислал. Обязательно поймаю. Прокоп с трудом встал. Доковыляв до сарая, он уже точно знал что делать. Снял с гвоздика на стене бечевку, и клюкой опрокинул с верхней полки банку с блеснами, на которые еще до войны ловил его сын. Витю убили еще в первый год. Прокоп уже не плакал, вспоминая сына. После смерти жены Лиды слез не осталось. Война выпила слезы старика.
- Эх, толста бечевка- то, - недоверчиво наматывая веревку на банку, бубнил Прокоп. Край бечевки он привязал к запястью руки. .- Так надежней. Сил мало, могу не удержать. А тут нельзя обгадиться.
Через двадцать минут он уже медленно брел к реке. Из трубы Нюриного дома валил сизый дымок. Значит, Маруська все ж нашла дров.
-Щас кипяточком их отпоит, а тут и я рыбку поймаю. Юшки наварим, рыба жирная, юшка получится наваристая... Прокоп мысленно осекся:. «Тьфу ты, бестолковый. Кто ж перед рыбалкой рыбу варит?» Он сплюнул трижды за левое плечо. Теперь бес если стоял там, то ничем навредить не сможет. Примета верная. Он все же зашел сказать Марусе, что пошел на реку ловить рыбу.
Идти по камням было тяжело. Чуть выше по течению перед деревней был порог. Рыба обычно отстаивалась перед входом в бурлящее горло. Тут было верное место, чтоб взять рыбу. Только дойти туда Прокоп уже не имел ни сил, ние возможности. Глыбы ледяных торосов свисали над водой. Чуть пройдя в направлении порога, он встал совсем обессиленный. Опираясь на клюку, он оглядывал струи реки. Рыба идет везде. Вода большая. И действительно, как бы в подтверждение, совсем недалеко от него пару раз выпрыгнула рыба. Прокоп подошел к месту, достал банку и, раскрутив в руке кусок бечевки с блесной, сделал неловкий бросок. Блесна шлепнулась метрах в пяти от берега. Пара секунд, и блесну прибило к береговой кромке. Старик намотал бечевку на банку, и, раскрутив блесну, снова кинул. Получилось подальше. Блесна нырнула в струю. Прокоп поднял глаза к голубому небу. Не успев обратиться к боженьке, он вдруг почувствовал рывок. Банку выдернуло из руки. Она как живая скоканула в воду. Прокоп испугался. Сила куда более сильная мощная, чем его, рванула руку. Бечевка выдержала, а Прокоп нет. Неловко кувырнувшись, он упал в на берег, больно ударившись грудью в заостренный валун. Холодная вода враз обожгла шею и грудь. Прокоп лежал в воде, и только валун не позволял ему уплыть увлеченному течением. Рыба рвалась в глубину. Безумные рывки вырвали кисть из сустава и порвали кожу. Алая кровь смешивалась с ледяной водой и устремлялась малой частицей в недалекое бескрайнее недалекое море. Старик лежал на груди, уже не чувствуя ни рывков ни боли, а лишь смотрел, как кровь смешивается с водой, вытекая из изуродованной руки. Дышать было тяжело. Внезапно Прокоп потерял сознание.
Неизвестно, сколько он пролежал, только очнулся только, когда уже солнце уже пряталось за вершины сосен. Ужасная боль от каждого вздоха доставляла старику страшные страдания. Он повернул голову и посмотрел на свою руку. Она была мертвецки синюшного цвета. От запястья тянулась мокрая бечевка с налипшими мелкими речными камешками и песчинками. Бечевка была натянута. Прокоп вспомнил все. Медленно в мозгу всплывала картина предыдущего дня. Умирающие от голода дети, семга, и причитающая в полумраке бабка Маруся...... На все воля божья.....
- Воля божья....... - скривив замерзшие губы, процедил сквозь зубы Прокоп... Ему же дали предназначение. Старик провел взглядом по уходящей в воду бечевке. На урезе воды лежала накрепко скованная блесной огромная рыба. Ее слегка покачивало водной рябью.
- Попалась, милая. От меня не уйдешь. Я еще о-го-го!.
Около рыбы, хлопая крыльями, осторожно приземлилась на камень большая чайка. Уставившись на лежащего деда, она нервно закричала.
А ну пошла, сука! - превозмогая боль в груди, слабо прокричал Прокоп.
Чайка словно корабль важно отбежала в сторону.
Он начал медленно вставать. Это была уже совсем непосильная задача. Ослабленное тело, ко всему прочему сковало холодом. Одежда промокла и была тяжела словно камень.
Прокоп понял, что не встанет. Не с первойого раза, но он все-таки встал на коленки. Камни больно впились в плоть. Прокоп тихо стонал. Рыбу надо было принести в деревню. До крайнего дома было - не более пятидесяти метров, но их надо было как- то преодолеть. О том, что от этого дома надо было еще идти , как-то не думалось. Крайний дом был как избавление от всех мучений. Будто, достигнув его, сразу все кончиться. Как будто придут люди, отнесут его в теплую постель, напоят горячим коровьим молоком... Прокоп попытался проползти на карачках. Он перевесил тело вперед и подтянул колено. Получился маленький шаг. Он попытался продвинуть руку с привязанной бечевкой, но рыба была тяжела. Рука подвернулась, и он упал лицом прямо в камни. Когда он поднялся, то на камни и песок алой струйкой закапала кровь.
- Нет, так дело не пойдет, - подумал он.
Зубами вцепившись в грязную бечевку, он стал развязывать узел. Гнилые остатки зубов все же справились с задачей. Хрустя песком, перемешанным с кровью, он развязал узел. Перевернувшись на бок, Прокоп с чудовищным трудом привязал негнущимися пальцами бечевку к ноге. На все это ушла уйма времени.
- Теперь получиться.
Он медленно пополз к крайнему дому, ногой подтягивая рыбу, волочащуюся позади. Несколько раз ему пришлось слегка скраю заползать в воду, так как рыба наталкивалась на прибрежные камни. Благо, они были невелики. Невыносимая боль в коленях и груди как доставляла страдания, но в тоже время и не давала потерять сознание. Назойливая чайка, истошно крича, вилась над ползущим стариком. Вид огромной дохлой рыбины не давал ей покоя.
- Кружи, кружи, все равно ничего не накружишь, - думал Прокоп, волочась по укутываемому сумерками берегу. Вдруг в голову вползли слова старой песни:. «Черный ворон, черный ворон, что ж ты вьешься надо мной...». Старик усмехнулся сквозь боль... : «Ты добычи не дождешься..….
-А может, и дождешься… .....Недолго мне осталось...». Больше часа ушло у Прокопа на то, чтобы доползти до деревни. И вот он, заветный крайний дом Зиновьевых, что уехали к дочери еще в самом начале войны.
Прокоп изнуренно упал в на берег. Через прогон был виден дом Нюры. Он потерял сознание.
......................… Адская боль в ноге вернула его к миру. Прокоп попытался встать. Но в груди сперло, и он лишь страшно зарычал, пытаясь перекатиться на бок. Ничейная псина, давеча копавшая под калиткой соседей, рвала его ногу. Вгрызаясь в плоть, она злобно по- волчьи урчала и выгрызала у старика куски мяса. Прокоп страшно корчился и лишь выдавливал из себя полный страдания вой. Вдруг раздался удар и дикий визг собаки. Прокоп, теряя сознание, сквозь опущенные веки узнал силуэт бабки Маруси с палкой в руке.
- Ах, гадина! Сатанинское отродье!
-Поймал дед рыбу! Ох, ты Боже мой! Надо же, поймал... Сейчас ухи жирной сварю и накормлю деток. Рыба- то огромная какая. Я таких отродясь и не видала.
-Полежи, Прокопушка, чуток, полежи... - Маруся отвязала бечевку от его ноги и потащила рыбу прямо по земле в прогал между домами.
Прокоп на мгновенье провалился в мягкую мглу. Потом все вернулось. Ему стало хорошо и легко. Он больше совсем не страдал. Даже дышать стало легко. Он уверенно приподнялся. Затем, не веря в то, что, происходит, встал на ноги. Бабка Маруся, что-то бурча о божьей воле, тащила по улице рыбу. Прокоп улыбнулся. Ну, вот и славно! Теперь все будет в порядке. С неба раздался чуть различимый крик лебедей. Прокоп поднял голову. Надо же, лебеди! В сумраке неба слышались взмахи крыльев. Прокоп почувствовал необыкновенную легкость и спокойствие.
- И что это со мной?
Сзади раздалось злобное ворчание. Старик опустил голову и посмотрел назад. Шавка грызла тело какого- то старика, лежащего на берегу. Прокоп вдруг узнал себя. Он понял все. Это уже был не его мир. Он отвернулся и, улыбаясь, опять посмотрел в небо.
- А что как взять и улететь с лебедями? Что мне делать на этой земле? Ничего, кроме страданий, не осталось здесь для меня. Он оттолкнулся и легко взмыл в небо.Тяжелая ранее одежда вовсе больше не тянла его. Внизу осталась деревня, с черными омертвелыми домами. Он на мгновенье остановился, и обернулся чтобы проститься. Взгляд упал на дом Нюры. Вдруг из печной трубы, вырвавшись
спиральными завихрениями из густого дыма, появилось белое облачко. Прокоп прищурился, чтобы лучше разглядеть что это.
Дедушка Прокоп, - услышал он. облачко приближалось
- Мне страшно!
Старик узнал Танечку, Нюрину дочку. - Не бойся, деточка. Все хорошо. На все Божья воля. Сейчас я провожу тебя к маме. Лебеди покажут нам дорогу.
И старик взял Танечку за руку.
- Дедушка Прокоп, а ты не будешь нас за смородину ругать?
- Нет, маленькая. Ешьте, сколько захотите. Идем, деточка... Пора. - И они устремились в голубую высь......................….
…........… Свет ночника отбрасывал блики на лицо лежащего в детской кровати маленького Андрюши.
- Папа, а расскажи, как спас тебя дед Прокоп, - попросил Андрюша.
Отец повернулся и достал из серванта старую кривую блесну с обрывком полусгнившей бечевки...
Последний раз редактировалось
расписной 24 авг 2009 20:28, всего редактировалось 6 раз(а).
Муха должна летать